Каждый год их жизни бывает прослежен во всех малейших подробностях, нередко совершенно излишних, а подчас даже бросающих нежелательные тени на нравственный облик и память выдающегося человека. К сожалению, сведения о частной жизни обоих изобретателей светописи, Дагера и Ньепса, наоборот, до того отрывочны, разбросаны и вообще скудны, что совершенно невозможно составить их сколько-нибудь полное личное жизнеописание. С другой стороны, оба творца фотографии как изыскатели, с увлечением и уверенностью шедшие к одному и тому же великому открытию, до того тесно связаны между собою, что, говоря о Дагере, неизбежно приходится очень часто упоминать имя Ньепса, и наоборот - в жизнеописании последнего нельзя избежать возвращения к Дагеру.
Итак, Луи-Мандэ Дагер родился 18 ноября 1787 года в деревне Кормейль (Cormeilles en Parisis), близ Аржантейля, в департаменте Сены и Уазы, в живописной местности, где Сена извивается между довольно высокими холмами и, по выражению поэта, Дагер еще ребенком привык к широким перспективам и ярким колоритам, стремление к которым запечатлелось во всей его жизненной карьере. Отец его, Луи Жан Дагер, занимал должность экзекутора в аржантейльском провинциальном суде. Он был женат на девице из хорошей семьи, Анне Антуанетте Отерр. Мальчик Дагер рос в смутное и для многих страшное время первой французской революции. Этим, быть может, объясняется, что родители его, хотя и принадлежавшие к людям достаточно в материальном отношении обеспеченным, не дали ему систематического школьного образования. Когда отец двенадцатилетнего Дагера, получив другое назначение по службе, переселился в Орлеан, воспитание мальчика по-прежнему оставалось несколько запущенным. Но в ребенке обнаружилась склонность к рисованию, его отдали в орлеанскую общественную рисовальную школу, и уже в тринадцать лет он написал с отца и матери портреты, обнаруживавшие проблески несомненного художественного таланта. В шестнадцать лет Дагер вышел из орлеанской рисовальной школы для того, чтобы поступить учеником в мастерскую знаменитого в то время парижского живописца-декоратора Деготти. Здесь он уже почти на первых же порах отличался искусною рукою, легкостью исполнения и замечательной способностью произведения декоративных эффектов. Затем он был сотрудником художника Пьера Прево в исполнении панорам Рима, Неаполя, Лондона, Иерусалима и Афин, а позднее вступил в товарищество с живописцем Буттом для устройства и установки изобретенной Дагером в 1822 году так называемой диорамы, или полиорамы.
Диорамой (от двух греческих слов, означающих "видеть насквозь") называются картины, нарисованные на обеих сторонах прозрачного занавеса из коленкора или какой-либо другой материи. Каждая из этих картин подобно полиораме представляет контрастовые изображения одних и тех же предметов, из которых переднее видимо через отражение, а заднее - через сквозное прохождение направляемых на него лучей. Эта двухсторонняя картина располагается вертикально в темной комнате, как показывает помещенный здесь рисунок. Из них нарисованная спереди освещается посредством отражения, нарисованная же сзади получает сквозное освещение. Для этого вверху проделывается окно М, через которое свет устремляется на зеркало Е, отражающее в свою очередь падающие на него лучи к передней картине. Сзади занавеса устраивается второе окно N, которое, будучи открытым, служит для сквозного освещения картины. Сначала ставни NN оставляются закрытыми, и зрители видят переднюю картину; затем медленно и без шума движется вперед ширма А, перехватывающая свет, вследствие чего отражательное освещение мало-помалу ослабевает, и когда передняя картина делается едва лишь видна, тогда постепенно отворяются ставни NN, причем задняя картина, пронизываемая врывающимися лучами, начинает мало-помалу вытеснять переднюю и наконец сменяет ее совершенно. Дагер достиг большого искусства в этом роде живописи, и его картины долго привлекали к себе публику, особенно Всенощная, в которой незаметно появлялось большое количество богомольцев там, где минуту тому назад стояли одни лишь пустые скамьи; не меньшим вниманием пользовалась также его Долина Гольдо, где нагроможденные скалы сменяли вид одушевленной долины. Помещенный здесь рисунок представляет именно эту швейцарскую долину перед страшным обрушением скал, случившимся 21 августа 1806 года. Когда ширма А преграждала отражательное освещение передней картины, начинался искусственный гром, появлялись молнии и порывистый свист ветра свидетельствовал об ужасной буре; затем, когда наступал день (другими словами, когда открывались задние ставни NN), долина была загромождена обрушенными скалами, озеро выступало из берегов, жилища были разрушены; одним словом, перед глазами развертывалась во всей страшной правде картина смерти и опустошения. До какой степени искусства доходили картины Дагера, можно судить по рассказу об одном крестьянине, который, придя посмотреть диораму, был до того поражен видом Оксеррской Сен-Жерменской церкви, что, желая убедиться в натуральности картины, а не архитектурной модели, вынул из своего кармана су (мелкую монету) и бросил его на картину. Диорама Дагера Но прежде чем сделаться изобретателем, Дагер уже зарекомендовал себя недюжинным художником-живописцем, и декорации, сделанные им для таких парижских театров, как Опера или Ambigucomique, приводили публику в гораздо сильнейшее восхищение, чем работы его предшественников, также знаменитых декораторов Деготти, Рибиено и Орланди. Таким образом, Дагер уже с юности постоянно имел дело со световыми эффектами. Изобретением диорамы он показал, что ему мало изображения, он жаждал в картине движения, стремясь бросить на полотно саму живую природу: колеблемые ветром деревья, скачущих и летающих животных, движущиеся по небу облака и волшебные перемены освещения. Естественно, что у человека, воспитавшегося на блестящих световых эффектах, могло развиться жгучее желание заставить рисовать само солнце. Примерно еще в 1822 или 1823 году Дагеру пришло в голову добиться возможности воспроизвести и удержать изображения, даваемые давно уже известною камерой-обскурой. С этого именно времени Дагер всецело отдается своей идее: он старается усовершенствовать необходимые для его дела оптические приборы, исследует светочувствительность различных веществ, - словом, предается всей душою зародившейся в его мозгу идее, бросает свои кисти декоратора, становится рассеянным и в течение двенадцати или четырнадцати лет возбуждает в окружающих опасение за нормальное состояние своего рассудка. Большая камера-обскура, сооруженная в Риме Атанасиусом Кирчером в 1646 году, показана без верхней и боковой стенок. Это было небольшое передвижное помещение, которое легко переносилось художником на место, где он хотел рисовать. Художник собирался в это помещение через люк. На этой гравюре очерчивает, с обратной стороны, изображенное на бумаге, которая висит напротив одной из линз. В воспоминаниях знаменитого химика Дюма, бывшего в двадцатых годах непременным секретарем Парижской академии наук, встречается любопытное место относительно Дагера, рисующее душевное состояние будущего великого изобретателя в лучшие годы его жизни: "Это было в 1827 году, я был еще молод, мне было 27 лет, когда ко мне в лабораторию явились доложить, что меня желает видеть какая-то дама. Это оказалась жена Дагера (он был женат еще с 1812 года и, сколько известно, не имел детей), которая, испуганная странным поведением своего мужа, стала спрашивать меня, не нахожу ли я, что он помешался. Что думать, восклицала она, когда видишь, что искусный и много зарабатывающий живописец бросает свои кисти и краски, преследуя нелепую мысль схватить и удержать мимолетные изображения камеры-обскуры? Допускаете ли вы, что есть какая-нибудь надежда на осуществление мечтаний моего мужа?.. И с некоторым смущением она спросила меня, не следует ли озаботиться лечением Дагера и запретить ему безумные его поиски? Видевшись несколько дней ранее с Дагером, я уже успел убедиться, что он стоит на пороге замечательного открытия. Я успокоил, как мог, госпожу Дагер и тем освободил изобретателя от докучных ухаживаний его жены и друзей".
В это время Дагер еще не знал, что уже в 1825 году на другом конце Франции другой настойчивый изобретатель почти достиг осуществления той мечты, которая не давала покоя и ему и также вызывала в его близких опасения за состояние его умственных способностей. Вот при каких обстоятельствах произошло в 1830 году сближение Дагера с Ньепсом. Ньепс, уже получивший образец гелиогравюры, поручил своему брату, полковнику Ньепсу, купить в магазине Шарля Шевалье только что изобретенную тогда призму-мениск. Полковник сообщил оптику, для какого назначения требовалась призма, и прибавил, что его брату удалось закрепить изображения, даваемые камерой-обскурой. Присутствовавшие в магазине, слышавшие разговор Шевалье с полковником, отнеслись к заявлению последнего в одно и то же время с удивлением и с крайней недоверчивостью. Сам же Шевалье тотчас вспомнил о знаменитом живописце Дагере, с которым он вместе добивался усовершенствования камеры-обскуры и который однажды сказал ему: "Я нашел средство воспроизводить изображения, даваемые камерой-обскурой". Дагер сначала отнесся к сообщенному ему известию недоверчиво; но выслушав подробности и хорошенько поразмыслив над делом, спросил адрес изобретателя и написал ему, прося сообщить о некоторых подробностях. Недоверчивый, как все изобретатели, к любопытным вообще и, как большая часть французских провинциалов, к парижанам в частности, Ньепс отвечал на письмо в вежливых, но ничего не значивших выражениях и в то же время навел справки о Дагере у знаменитого в то время гравера Леметра, которому писал, что "в случае чего, я разом оборву затеянную переписку, умножение которой, как вы это, конечно, понимаете, не может мне доставить никакого удовольствия". Однако же успокоенный благоприятным для Дагера отзывом Леметра, Ньепс послал первому одну из своих досок с гравюрою на бумаге, причем просил, чтобы Дагер в свою очередь прислал ему образец своего открытия. Но он не получил от Дагера ничего в обмен на свою посылку. Вызванный в 1827 году к заболевшему брату в Лондон Ньепс в Париже виделся с Дагером, и оба изобретателя поговорили о своем деле, но в общих чертах, не выдавая друг другу свои тайны. По возвращении в Париж Ньепс снова посетил Дагера, который уверил его, что он со своей стороны открыл средство для фиксирования изображений камеры-обскуры и притом гораздо лучшее, чем способ Ньепса. Тогда они решили вступить в товарищество для продолжения исследований. 14 декабря 1829 года в Шалоне между ними был составлен формальный письменный договор, по которому вслед за его подписанием договаривающиеся обязывались сообщить друг другу свои открытия, но отнюдь не передавать эти секреты посторонним из опасения уплаты проторей и убытков. Расходы, необходимые для продолжения исследований, и предполагаемые доходы от изобретения должны были делиться между договорившимися поровну. Вскоре после заключения этого договора Ньепс оставил Париж, а 5 июля 1833 года умер, не увидев полного осуществления своих идей, не разделив при жизни с Дагером славы творца фотографии. Дагер один продолжал изыскания и уже в 1837 году добился осуществления общей его с Ньепсом мечты. Примерно в это время Дагера поразило большое несчастье: произошел пожар диорамы, где находилась его квартира, причем все его имущество было уничтожено огнем. Так как после этого события ни у Дагера, ни у Ньепса-сына не оказалось средств к окончательному обеспечению дела, то они решили в марте 1839 года открыть подписку среди любителей изящных искусств, но подписка эта не дала почти ничего. Тогда Дагер решил обратиться за помощью к правительству и рассказал о своем изобретении знаменитому ученому Араго, бывшему в то время непременным секретарем Парижской академии наук. Араго рекомендовал Дагера министру внутренних дел Дюшателю. 14 июня 1839 года было заключено временное письменное условие между министром внутренних дел, Дагером и Исидором Ньепсом. В этом документе Дагеру в виде национальной награды назначалась пенсия в шесть, а Исидору Ньепсу - в четыре тысячи франков; по смерти того или другого наследники имели право воспользоваться половиною этой пенсии. Часть Дагера была больше по той причине, что, кроме дагеротипии, он уже был известен изобретением полиорамы. На другой день, 15 июня 1839 года, проект договора был представлен палате депутатов. Министр Дюшатель в пространной и горячей речи пояснил палате мотивы, заставившие его внести предложение о назначении государственной пенсии изобретателям светописи. "К несчастью для творцов этого прекрасного способа,- говорил между прочим Дюшателъ,- они не могут сделать свое открытие предметом промышленности и таким образом вознаградить себя за издержки, понесенные ими в течение многолетних бесплодных изысканий. Их изобретение не из тех, которые могут быть ограждены привилегией. Как скоро оно будет обнародовано, каждый может им воспользоваться. Самый неловкий испытатель этого способа в состоянии будет изготовлять такие же рисунки, как искуснейший артист. Надо, чтоб это открытие стало известным всему миру или же оставалось бы неизвестным. Но каково будет огорчение всех людей, дорожащих наукою и искусством, если такая тайна останется для общества нераскрытой, затеряется и умрет вместе с изобретателями. При таких исключительных обстоятельствах вмешательство правительства является обязательным. Оно должно дать возможность обществу обладать важным открытием и, кроме того, вознаградить изобретателей за их труды".
Эдгар Аллан По, писатель, который страстно увлекался дагеротипами, в 1840 году он писал: "По правде говоря, дагеротипная пластина воспроизводит несравненно более точно, чем картина, сделанная рукой художника". После министра Дюшателя Араго в следующих словах объяснил палате депутатов сущность открытия: "Господин Дагер добился возможности закрепить производимое светом изображение с его изумительною точностью, гармонией света и теней, верностью перспективы и разнообразием тонов рисунка. Какова бы ни была величина изображения, для фиксирования его требуется от десяти минут до четверти часа, смотря по силе освещения. Никакой предмет не ускользнет от этого способа: утро дышит свойственною ему свежестью, ярко блещет веселый солнечный полдень, меланхолически смотрят сумерки или пасмурный серенький денек; и при всем том способ этот так нетруден, что со дня его обнародования им может пользоваться каждый желающий". Речь Араго была покрыта рукоплесканиями, вызвала восклицания шумного восторга, и министерское представление было одобрено единогласно. То же самое произошло и в палате пэров, где давал объяснения ученый, столь же знаменитый, как и Араго,- химик Гей-Люссак. Два месяца спустя Дагер представил свое открытие Парижской академии наук. 10 августа 1839 года возле дворца Мазарини и на соседних с ним набережных толпилась масса народа. Все со жгучим нетерпением ожидали окончания представленного институту доклада, после которого предполагалось обнародовать одно из самых блестящих изобретений девятнадцатого столетия. Не так давно Араго представил академии наук несколько металлических пластинок, на которых с помощью света были произведены и зафиксированы мимолетные изображения, получаемые в камере-обскуре. Публике было известно, что пенсия в десять тысяч франков выделена изобретателям открытия и что Араго в эту минуту читает доклад, в котором подробно развивает объяснения, уже сделанные им два месяца тому назад в палате депутатов. По окончании академического заседания мало кому известное еще вчера имя декоратора Дагера было провозглашено печатью как одно из славнейших имен современной Франции, а открытие светописи рассматривалось как благодетельный дар, которым цивилизация обязана французскому гению. Гениального человека, которому отечество обязано было этою славою, ожидали бесчисленные посетители; каждый жаждал видеть эти пластинки едва в десяток квадратных дюймов величиною, изображавшие обширнейшие перспективы и удивлявшие тонкостью и отчетливостью рисунка. Известный тогда остроумный фельетонист "Journal de Debats" Жюль Жанен, рассказывая о своем визите к изобретателю, называл дагеротип будущим фамильным портретистом бесчисленного множества семей, которые до сих пор не могли даже мечтать о галереях предков, и, наконец, выражал надежду на возможность близкого осуществления той сказки Гофмана, где влюбленный, поглядев в зеркало, оставляет там на память возлюбленной свое изображение, удержанное стеклом. Но как бы желая во что бы то ни стало, вследствие многовекового национального антагонизма, охладить пылкий энтузиазм французов, Англия приписывала себе славу нового открытия, не вполне справедливо объявляя его творцом англичанина Тальбота, впрочем, вполне почтенного ученого. Немцы, еще задолго до войны 1870-1871 годов завистливо относившиеся к славе Франции, принялись доказывать, что светопись в ее законченном виде уже давно была известна древним. Заявления эти принадлежали той группе ученых, доселе еще встречаемых в Германии, которым почему-то нравилось фантастическое предположение, что все великие открытия, составляющие гордость новейшего времени, такие, как паровая машина, телеграф и т.д., были якобы известны древнеегипетской цивилизации. Знаменитые иероглифы, тогда еще не изученные в теперешней полноте и точности, являлись к услугам каждого желавшего доказывать какую угодно нелепость. Через несколько дней после заседания академии наук герой дня Дагер находился в салоне парижского мецената двадцатых и тридцатых годов барона Сенара, среди блестящего общества ученых, художников и высокопоставленных лиц. Он рассказал, каким образом добился проявления и закрепления светового изображения на пластинке, покрытой слоем йодистого серебра. - Вы, вероятно, должны были чувствовать величайшее удовольствие, - сказал ему один из присутствовавших, - в тот день, когда перед вами в первый раз обнаружилось волшебное действие паров ртути? - К несчастью, - отвечал Дагер с некоторой грустью, удивившею гостей барона Сенара, -предшествовавшие неудачи мешали мне вполне отдаться радости, которая могла оказаться преждевременной. Своего открытия я добился путем четырнадцатилетних изысканий, безуспешность которых не один раз повергала меня в состояние совершенно безнадежного отчаяния. Я добивался успеха шаг за шагом. Сперва я испробовал двухлористую ртуть, так называемую сулему: она несколько проясняла рисунок, но в грубом и слитном виде; я обратился к каломели, и результат был несколько лучше. Помню это время, потому что надежда на успех вновь меня окрылила. Тогда до паров металлической ртути оставался уже только один шаг, сделать который помог мне мой добрый гений... Удивительно и достойно нашего сердечного участия внутреннее состояние великих изобретателей. Поразившую их мозг идею они должны заботливо вынашивать в глубине своего ума и ежеминутно голос их завидной судьбы повелительно внушает им: "Иди", и они идут, презирая препятствия, к намеченной их гением цели, не щадя усилий, не уверенные в награде, которою подчас бывает забвение, пока, как Дагер, на склоне лет не добьются права воскликнуть архимедовское эврика (нашел!). Через четыре дня после заседания академии вся Франция встречала рукоплесканиями пожалование Дагеру правительством командорского креста Почетного легиона. Парижская публика с неописуемой жадностью набросилась на новое общедоступное открытие, которым можно было пользоваться, не обладая никакими особенными научными познаниями, и для чего вовсе не требовалось экспериментаторской ловкости. Вечером 10 августа 1839 года у парижских оптиков были нарасхват раскуплены все приборы, имевшие хотя бы какое-либо подобие камеры-обскуры. Рассказывали, что подержанный и полуиспорченный аппарат, поставленный на столе аукционной камеры, был приобретен за чудовищную цену в 575 франков, к величайшему изумлению озадаченных аукционистов. Фабрикация медных пластинок в течение нескольких недель была видною отраслью промышленности. Йод, вещество дотоле интересное лишь химикам и аптекарям, сделался модным предметом салонных разговоров. У дагеротипов, выставленных в витринах, теснились до сумерек густые толпы народа. Восходящее солнце ежедневно заставало нескольких любителей с их аппаратами перед различными зданиями и памятниками. Все химики, все ученые и множество добродетельных буржуа имели вид зачарованных неутомимых экспериментаторов, рассматривавших жадными взорами измененную светом поверхность металлической пластинки и приходивших в восторг, когда на ней можно было различить профиль крыши, дымовую трубу, а иногда подробности, недоступные невооруженному глазу, но явственно выделявшиеся на дагеровской пластинке. Это полудетское увлечение публики, скоро перешедшее в более разумное и серьезное отношение к делу, имело ту хорошую сторону, что из множества праздных людей, желавших непременно стать фотографами, выделился десяток-другой лиц, которым их опыты удались в совершенстве и которые в течение нескольких лет, следовавших за открытием Ньепса и Дагера, немало поработали над усовершенствованием светописи, участвуя таким образом в приближении ее теперешнего полного торжества. Для весьма многих изобретение светописи, явившейся внезапно как снег на голову, являлось чем-то совершенно волшебным: многие совсем отказывались верить возможности такого изобретения, а убедившись в достоверности факта, усматривали в нем нечто весьма близкое к чертовщине. И так смотрели на дело не только средние, малопросвещенные умы, но и некоторые люди таланта и несомненного основательного образования. В книге Надара "Faces et profils" ["Лица и профили" (фр.)] имеется интересное сообщение о том, как курьезно-мистически отнесся к дагеротипии знаменитый романист Бальзак, успевший внушить свое воззрение некоторым близким ему замечательным людям - известие тем более интересное, что оно нигде не встречается в многочисленных биографиях великого французского писателя. "По Бальзаку, всякое природное тело состоит из целой серии призраков, лежащих группами одна над другой, в виде тончайших слоев, состоящих из частиц, доступных зрению. Каждый светописный снимок удаляет один такой слой, а повторение этой операции должно вести к ощутительной для живого существа потере значительной части его субстанции". Неизвестно, был ли это страх Бальзака перед светописью искренним или притворным, но вероятно, что свою мистическую теорию он успел укоренить в сознании своих друзей - Теофиля Готье и Жерара де Нерваля. Впрочем, это не помешало двум последним по несколько раз делать свои фотографические изображения. И сам Бальзак в письме, адресованном своей будущей жене, графине Ганской, возвещает о посылке ей одного из своих "призраков", своего дагеротипного изображения. Эта единственная фотография Бальзака попала в руки Гаварни, а от него через Сальви - к Надару. Этот дагеротип послужил пособием при создании портретов Бальзака Берталем и другими. На нем писатель изображен во весь рост в панталонах и рубашке, расстегнутой у ворота и на груди. Сходство и выражение не оставляют желать ничего лучшего. Последние годы жизни Дагера как малоинтересные прошли почти совсем незамеченными. После обнародования открытия, не доставившего ему иной материальной выгоды, кроме вышеупомянутой пенсии в шесть тысяч франков, Дагер уединился в загородном домике в Пти-Бри. Здесь посещали его многие ученые, художники и любознательные иностранные туристы, относившиеся с полным уважением к добродушному старику. Но по временам в печати раздавались голоса недоброжелателей, желавших развенчать Дагера как творца светописи, с одной стороны, чрезмерно преувеличивая заслуги его сотрудника Ньепса, а с другой,- опираясь на оспаривание у него первенства изобретения англичанами. Некоторые газеты через десять лет еще воспроизводили письмо, написанное Тальботом к Араго и Био от 29 января 1839 года. Вот это письмо: "Милостивые государи! Через несколько дней я буду иметь честь представить академии наук форменное заявление на принадлежащее мне первенство в открытии следующих двух способов, приписываемое г-ну Дагеру: 1) фиксации изображений, даваемых камерой-обскурой, и 2) такой обработке этих изображений, что они уже более не изменяются при дальнейшем действии света. Весьма занятый в настоящее время трактующим о сем предмете мемуаром, который я должен читать на днях в Королевском обществе, ограничусь пока тем, что прошу вас принять уверение в моем совершенном уважении. Тальбот". В свое время мы увидим, насколько справедлива была претензия Тальбота на первенство в изобретении светописи. Но огорченный под конец жизни этим спором, Дагер все же иногда покидал свое уединение для посещения уже многочисленных тогда парижских фотографий. Наблюдая разные усовершенствования в его открытии, он имел привычку восклицать: "Как могли вы добиться таких удивительных результатов?" И добродушный изобретатель наивно осыпал вопросами собрата по искусству, им же самим созданному. После непродолжительной болезни Дагер умер 10 июля 1851 года, в тот момент, когда фотография вступала на новый путь, открывавший ей бесконечные и богатые перспективы. После него не осталось детей, а только одна племянница, дочь его сестры Евлампии Куртен, урожденной Дагер. Французское Общество изящных искусств поставило Дагеру скромный памятник на его могиле на кладбище Пти-Бри-сюр-Марн (Petit Bry sur Marne); но более достойный его монумент воздвигнут изобретателю впоследствии по международной подписке на его родине, в Кормейле.
TRANSLATION
Louis Daguerre and his invention of private, personal life most of the great and wonderful people is almost always a well-developed their diligent biographers. Usually biographers wanted the smallest letters, memos and notes biografiruemyh persons they are trying to get attention from his contemporaries or to get some valuable advice about these or other aspects of the lives of great inventors in their homeland, or where the development of their activities.Each year of life is traced in all the smallest details are often completely unnecessary, and sometimes even drop unwanted shadows on the moral character and memory of an outstanding person. Unfortunately, information about the private lives of both the inventors of photography, Daguerre and Niepce, contrary to what is fragmentary, scattered and generally poor, which is absolutely impossible to make them more or less complete personal biography. On the other hand, both the creator of photography as prospectors, with enthusiasm and confidence of marching to the same great discovery, before closely linked together, that in speaking of Daguerre, will inevitably have very often mention the name of Niepce, and vice versa - in the life of the last can not avoid returning to Daguerre.So, Mande Daguerre Louis-born November 18, 1787 in the village Kormeyl (Cormeilles en Parisis), near Arzhanteylya, in the department of the Seine and Oise, a picturesque area, where the Seine meanders between fairly high hills and in the words of the poet, Daguerre was a kid used to to the broad perspectives and bright color, the desire for which impressed throughout his life career. His father, Jean Louis Daguerre, he served as executor of arzhanteylskom provincial court. He was married to a girl of good family, Anne Antoinette Oterr. Daguerre boy growing up in a vague and terrible time for many of the first French Revolution. This perhaps explains why his parents, though belonging to the people enough to materially wealthy, did not give him a systematic schooling. When the father of twelve Daguerre, got another appointment in the service, he moved to Orleans, the boy's upbringing continued to be somewhat neglected. But a child's propensity for drawing was discovered, he was sent to Orleans public drawing school, and in thirteen years, he wrote to his father and mother, portraits, revealing glimpses of the undoubted artistic talent. At sixteen, Daguerre left the drawing Orleans school to enroll a student in the studio at the time of the famous Parisian painter and decorator Degotti. Here he was almost at the very early stages differed with cunning hand, ease of execution and a remarkable ability to work decorative effects. He was a member of painter Pierre Prevost performed panoramas of Rome, Naples, London, Jerusalem and Athens, and later entered into a partnership with Bhutto before a painter for a device invented by Daguerre and installed in 1822, the so-called dioramas, or polioramy.
Diorama (from two Greek words meaning "see through") are called paintings, painted on both sides of the transparent curtain of calico, or any other matter. Each of these paintings is like poliorame kontrastovye images of the same subjects, of whom perhaps a reflection of the front and back - through the through passage directed at him-rays. This double-sided picture is positioned vertically in a dark room, as shown in figure placed here. Of them drawn from the front illuminated by the reflection drawn back gets the same through-lighting. To do this at the top of the window doing is M, through which the light rushes to the mirror E, in turn, reflects the falling beams on it to the front of the picture. Behind the curtain is arranged a second window N, which, being open, is used to pass-through coverage pattern. First, NN left the shutters closed, and viewers see a picture of the front, then slowly and quietly moving forward screen And that intercepts the light, reflecting light so that gradually weakens, and when the front picture is barely visible, then shall be opened gradually shutters NN, and posterior pattern, penetrating rays of the burst, starting gradually displace the front and finally replaced it entirely. Daguerre made great art in this kind of painting, his paintings for a long time attracted the public, especially Vespers, which quietly appeared a large number of pilgrims, where a moment ago were nothing but empty benches, not less attention also enjoyed his Gold Valley, where piled rocks alternated animated view of the valley. Put this figure is exactly this Swiss valley to the terrible collapse of the rocks which occurred August 21, 1806. When a screen blocked the light reflective front picture began artificial thunder, lightning and gusty appeared the wind whistling testified terrible storm, and then, when the day comes (in other words, when the shutters are open rear NN), husked valley was blocked by rocks, lake overflow , homes were destroyed in a word, unfolded before the eyes of the whole picture of the terrible truth of death and devastation. To what extent does art reach Daguerre pictures can be judged based on a story about a peasant who came to see a diorama, was so impressed Okserrskoy overlooking the church of Saint-Germain, that in order to ensure naturalness of the picture, not an architectural model, took from his pocket cy (a coin) and threw it on the picture. Daguerre's diorama but before you do the inventor, Daguerre had already proved itself a remarkable artist-painter, and the scenery made it to Paris theaters such as Opera or Ambigucomique, led the audience in much greater admiration than that of its predecessors, also known decorators Degotti, Ribieno and Orlando. Thus, Daguerre since his youth constantly had to deal with lighting effects. The invention of the diorama, he showed that he was a little picture, he longed for a motion picture, trying to throw on the canvas itself wildlife: shaken by the wind the trees, jumping and flying animals that move across the sky and magical lighting changes. Of course, that a man brought up on the brilliant lighting effects, may develop a burning desire to get to draw the sun itself. More about in 1822 or 1823 Daguerre occurred to get to reproduce and keep the image given by the long known camera obscura. From that time it was given to Daguerre entirely his idea, he tries to improve his case required for optical devices, sensitivity studies of various substances - in short, betrayed all his soul has arisen in his mind the idea, throwing their hands decorator, became distracted and for twelve or fourteen years raises fears for others in the normal state of mind. Most of the camera obscura, built in Rome, Athanasius Kircherom in 1646, is shown without the top and side walls. It was a small mobile space, which is easily tolerated by the artist to the place where he wanted to paint. The artist gathered in this room through the hatch. In this woodcut outlines, on the reverse side, shown in the paper, which hangs in front of one lens. The memoirs of the famous chemist Dumas, who was in the twenties, Permanent Secretary of the Paris Academy of Sciences, found an interesting site about Daguerre, depicting the state of mind of the future great inventor in the best years of his life: "It was in 1827, I was young, I was 27 years old , when I was in the lab were to report that I want to see a lady. It was Daguerre's wife (he had been married since 1812 and, as we know, had no children), which, frightened by the strange behavior of her husband, began to ask I do not find it if I do, that he has gone mad. What to think, she exclaimed, when you see that a lot of skilled and earning painter throws his brushes and paints, pursuing the absurd idea to grab and hold the fleeting image of a camera obscura? Do you think that there is any hope for the implementation of my husband's dreams? .. And with some embarrassment, she asked me, should not we take care to treatment of Daguerre and ban him from his mad quest? who has seen several days earlier with Daguerre, I've managed to make sure it is on the verge remarkable discovery. I reassured as I could, Mrs. Daguerre and the inventor of the freed tiresome attentions of his wife and friends. "
At this time, Daguerre did not know that already in 1825, on the other end of France another persistent inventor has almost reached the implementation of the dreams that haunted him and also caused his family fears for his mental state. That is, under any circumstances occurred in 1830 with the convergence of Daguerre Niepce. Niepce, had already received a sample heliograph, instructed his brother, Colonel Niepce, buy at the store of Charles Chevalier had just invented the prism, then the meniscus. The colonel said the optics, for any purpose required a prism, and added that his brother managed to fix the image given by the camera obscura. Those present at the store, heard the conversation with Colonel Chevalier, reacted to the statement in the last one and the same time, with surprise and with extreme distrust. Chevalier himself had once thought of the famous painter Daguerre, with whom he sought to improve the camera obscura and who once told him: "I found a way to reproduce the image given by the camera obscura." Daguerre first reacted to the news reported by him suspiciously, but after hearing more details and a good reflection on the case, asked the address of the inventor, and wrote him, asking him to tell about some details. Incredulous, like all inventors, to the curious in general and how most of the French provincials, to the Parisians in particular, responded to the letter of Niepce in polite, but did not mean anything expressions and at the same time, made inquiries about Daguerre's a famous engraver, while Lemaitre who wrote that "in case anything happens, I once oborvu started by correspondence, the multiplication of which, as you certainly know, can not bring me any pleasure." However, the same soothing favorable to recall Lemaitre Daguerre, Niepce first sent one of his boards with engravings on paper, and requested that Daguerre, in turn, sent him a sample of his discovery. But he did not receive anything from Daguerre in exchange for their parcel. Summoned in 1827 to a sick brother in London Niepce in Paris saw Daguerre, the inventor and the two talked about his case, but in general, not giving each other their secrets. On his return to Paris again visited Daguerre Niepce, who assured him that he and his party discovered a means to capture images of the camera obscura and, moreover, much better than the way Niepce. Then they decided to join the partnership for continued research. December 14, 1829 at Chalons between them was made a formal written contract in which after its signature by the contracting obliged to tell each other their discoveries, but does not pass these secrets to outsiders for fear of paying trodden and losses. The expenses necessary to continue research and the anticipated revenue from the invention have been divided equally between contracts. Soon after the conclusion of this treaty Niepce had left Paris, July 5, 1833 died without seeing the full implementation of their ideas, not separated during the life of the creator of Fame Daguerre pictures. Daguerre continued a survey and in 1837 achieved a total of his dreams with Niepce. Around this time of Daguerre struck a great misfortune: there was a fire diorama, where his apartment, and all his property was destroyed by fire. Since then the event neither of Daguerre, Niepce, nor his son did not have funds to ensure that the final case, they decided in March 1839 to open a subscription among lovers of fine arts, but this subscription has not given nearly anything. Then Daguerre decided to seek help from the government and spoke about his invention of the famous scientist Arago, who was then Permanent Secretary of the Paris Academy of Sciences. Arago recommended Daguerre's Interior Minister Dyushatelyu. June 14, 1839 was concluded between the temporary condition in writing by the Minister of the Interior, Daguerre and Isidore Niepce. This document Daguerre in the form of national awards a pension was granted to six, and Isidore Niepce - four thousand francs, on the death of one or the other heirs were entitled to take half of that pension. Daguerre's part was more for the reason that, in addition dagerotipii, he was already known polioramy invention. The next day, June 15, 1839, the draft treaty was submitted to the Chamber of Deputies. Minister Dyushatel in a lengthy speech, and said hot chamber motifs, prompting him to propose the appointment of the state pension inventors of photography. "Unfortunately for the creators of this wonderful way - say by the way Dyushatel - they can not make his discovery of the subject of industry and thus to reward yourself for the costs incurred in the course of many years of fruitless research. Their invention is not one that can be protected a privilege. As soon as it will be made public, anyone can use it. The most awkward test of this method is able to produce the same figures as the most skilful artist. It is necessary that this discovery became known around the world, or would have remained unknown. But what will be the disappointment of all people who value science and art, if such a mystery would remain unsolved for a society, get lost and die together with the inventors. In such exceptional circumstances, government intervention is required. It should enable the public to have an important discovery, and in addition, to reward inventors for their efforts " .
Edgar Allan Poe, a writer who is passionately fond of dagerotipami, in 1840, he wrote: "In truth, the daguerreotype plate reproduces much more accurately than the picture made by the artist's hand." After the Minister Dyushatelya Arago explained in the following words the essence of the opening of the Chamber of Deputies: "Mr. Dager has made possible to fix the image produced by light with its amazing accuracy, balance of light and shadow, perspective and loyalty to a variety of colors the picture. Whatever the value of the image you want to fix it from ten minutes to fifteen minutes, depending on the strength of illumination. No object will not escape from this method: morning breathes his characteristic freshness and shine brightly cheerful sunny afternoon, a melancholy look dusk or overcast gray day, and for all that this method is not difficult so that from the date of its publication they can use anyone. " It Arago was covered with applause, shouts of brought the noisy delight, and a ministerial submission was approved unanimously. The same thing happened in the House of Peers, where he gave an explanation a scientist, just as famous as Arago, - the chemist Gay-Lussac. Two months later, Daguerre presented his discovery of the Paris Academy of Sciences. August 10, 1839 near the palace of Mazarin and the neighboring waterfront crowded mass of people. All of the burning end of the eagerly awaited report submitted by the institution, after which one was supposed to publish the most brilliant inventions of the nineteenth century. Not long ago, Arago presented the Academy of Sciences, several metal plates, which by means of light produced and recorded the fleeting images obtained in a camera obscura. The public was aware that pension of ten thousand francs allocated to inventors and discoveries that Arago at this moment reading the report, which detailed explanation is developing already made it two months ago in the Chamber of Deputies. At the end of the academic session of little-known name yesterday decorator Daguerre was proclaimed by the press as one of the most illustrious names of modern France, and discovery of photography was seen as a beneficent gift to civilization owes to the genius of the French. A man of genius, which country had an obligation to glory By this, expect numerous visitors, each eager to see these records is barely the size of ten inches square, depicting the most extensive prospects and surprising subtlety and precision drawing. Then well-known witty satirist "Journal de Debats" Jules Janin, talking about his visit to the inventor, called familial dagerotip future portraitist of countless families who until now could not even dream of galleries of ancestors, and finally expressed his hope for the possibility of a close of the Tales of Hoffmann, where love, looking in the mirror and leaves it to his beloved memory image retained by the glass. But as if he wanted at all costs, because of centuries of national antagonism and passionate enthusiasm to cool the French, Britain arrogated to himself the glory of the new discoveries, is not rightly declaring it the creator of the Englishman Talbot, however, is quite a respectable scholar. The Germans, long before the war of 1870-1871 with envy in regards to the glory of France, began to argue that light painting in its final form has long been known to the ancients. The statements of these belonged to the same group of scientists, until now still found in Germany, which for some reason, like the fantastic assumption that all great discoveries, the pride of modern times, such as the steam engine, telegraph, etc., were allegedly known to the ancient Egyptian civilization. Famous characters, while not yet studied in the present completeness and accuracy, were the services of everyone who wants to prove any sort of nonsense. A few days after the meeting of the Academy of Sciences of the hero of the day Daguerre was a Parisian salon patron in the twenties and thirties Baron Senart, among the brilliant society of scientists, artists and dignitaries. He told me how got appearance and consolidation of a light image on the plate coated with silver iodide. - You probably should have felt the greatest pleasure - he said one of those present - in the day before for the first time you discovered the magic effect of mercury vapor? - Unfortunately - Dager replied with a certain sadness, surprise visitors Baron Senart, preceding the failure, prevented me from fully surrender to joy, which might be premature. His discovery I made through the fourteen studies, failure of which more than one occasion hath me in a state of hopeless despair completely. I achieve success step by step. First I tried the mercury dichloride, the so-called sulemu: it clarifies some drawing, but in a rough form and cohesive, and I turned to the calomel, and the result was slightly better. I remember this time because the chance of success inspired the new me. Then, before the vapor of metallic mercury remains now only one step, which helped me make my guardian angel ... It is amazing and worthy of our inner state of cardiac involvement of the great inventors. Has infected their minds the idea they must carefully bear in mind the depth of his voice and every moment of their enviable fate inspires them peremptorily: "Come," and they go, scorning barriers to their intended purpose genius, spared no effort, not sure of the reward, which sometimes sometimes forgotten, yet, as Daguerre, in his later years did not achieve the right to exclaim Archimedean eureka (nashel!). Four days after the meeting of the Academy of the whole of France met with applause by the Government of Daguerre Award Commander's Cross of the Legion of Honor. The Paris audience with indescribable greed attacked the new public opening, which can be enjoyed without having any special scientific knowledge, and what does not need experimentation dexterity. In the evening August 10, 1839 at the Paris opticians were sold like hot cakes all units that had at least some semblance of a camera obscura. It was said that the apparatus used and poluisporchenny, placed on the table the auction camera was purchased for a monstrous price of 575 francs, to the great amazement of bewildered auctioneers. Fabrication of copper plates for a few weeks had seen industrial sector. Iodine, a substance hitherto only interesting to chemists and druggists, became a fashionable subject of parlor conversation. In dagerotipov on display in shop windows, crowded until dusk dense crowd of people. The rising sun each day caught a few fans with their vehicles in front of various buildings and monuments. All chemists, scientists and all the many virtuous bourgeois were in the form of enchanted tireless experimenter, who considered greedy gaze of a modified light surface of the metal plate and went into raptures when it could be distinguished profile roof, chimney, and sometimes the details are not available to the naked eye, but clearly annually over dagerovskoy plate. It's childish infatuation of the public, soon transformed into a more intelligent and serious attitude, had the good side of that of the many idle people who wanted to be sure photographers stood out a dozen or two persons to whom their experiments failed to perfection, and which for several years that followed the discovery of Niepce and Daguerre, many worked on the improvement of photography, thus participating in the approximation of its present complete triumph. For very many of the invention of photography, who appeared suddenly out of the blue, was something quite magical: many just refused to believe the possibility of such an invention, and ensuring the reliability of fact, saw in it something very close to hell. And so looking at it is not just averages, maloprosveschennye minds, but some people undoubted talent and a thorough education. In the book of Nadar's "Faces et profils" ["Faces and Profiles" (Fr.)] has an interesting post about how curiously, mysteriously treated the famous novelist Balzac dagerotipii, who managed to convince my view some wonderful people closest to him - all the more interesting news that it is nowhere found in the numerous biographies of the great French writer. "According to Balzac, every natural body consists of a series of ghosts, lying one over the other groups, in the form of very thin layers consisting of particles available to visually impaired. Svetopisny Every shot removes one such layer, and repeat this operation should lead to perceptible to living beings loss of a significant part of its substance. " It is not known whether it was fear of Balzac before photography sincere or feigned, but it is likely that his mystical theory, he managed to instill in the minds of his friends - Theophile Gautier and Gerard de Nerval. However, this did not prevent the two most recent several times to make their photographic images. And Balzac himself in a letter to his future wife, the Countess Hanska, proclaims her of sending one of his "ghosts", a daguerreotype image. This is the only picture of Balzac into the hands of Gavarni, and from there through the Salvi - by Nadar. This served as a tool dagerotip to create portraits of Balzac Bertalem and others. It shows a writer full-length trousers and a shirt unbuttoned at the collar and chest. The similarity of expression and leave nothing to be desired. In his last years as Daguerre took little interest almost entirely unnoticed. After the release of the opening, did not bring him other material benefit, besides the above-mentioned pension of six thousand francs Daguerre retired to a country house in Petit-Brie. Here he visited many scholars, artists and curious foreign tourists, be treated with full respect for the good-natured old man. But at times in the press voices detractors who wanted to discredit as the creator of Daguerre's photography, on the one hand, over-exaggerating the merits of his staff Niepce, and on the other - based on his championship challenge by the British invention. Some newspapers in ten years has reproduced a letter written by Talbot to Arago and Biot, January 29, 1839. Here is the letter: "Dear Sir, A few days later I will have the honor to present the Academy of Sciences Shaped statement on the primacy belongs to me in the opening of two ways, attributed to Mr. Daguerre: 1) fixing the image given by the camera obscura, and 2) a processing of these images, that they no longer change with further action of light. very busy now dealing with the subject of the family memoir, which I have read the other day at the Royal Society, until the limit that ask you to accept assurances of my highest consideration. Talbot ". In due time we will see how we have been Talbot claim to primacy in the invention of photography. But disappointed at the end of life by this dispute, Daguerre still sometimes left his solitude to visit Paris then has numerous photos. Observing the various improvements in its opening, he had the habit of exclaiming: "How can you achieve such amazing results?" And the good-natured inventor naive brother showered questions on art, which he himself created. After a short illness, Daguerre died July 10, 1851, at a time when photography was entering a new path opens her endless and rich perspective. After he did not have children, but only one niece, the daughter of his sister Eulampia Courtin, nee Daguerre. French Society of Fine Arts has set a modest monument Daguerre on his grave in the cemetery of Petit-Bry-sur-Marne (Petit Bry sur Marne); but more worthy of his monument was erected later the inventor of the International subscribing to his home in Kormeyle.
Комментариев нет:
Отправить комментарий